Джейд засмеялась.
— Да, скажем так… — ответила она загадочно.
— Да ладно тебе! Можешь мне сказать. У тебя много любовников?
— Ну, ладно. Я скажу тебе, если ты пообещаешь не поднимать больше этот вопрос.
— Обещаю. Ну, я слушаю.
— Нет.
— Что это означает «нет»?
— Это означает, что у меня не много любовников.
— Это не честно. Я вынуждена задать еще один вопрос.
— Да?
— Ну, хоть несколько любовников у тебя есть?
— Я говорю тебе «нет» и не позволю больше задавать подобных вопросов.
Она сказала Д’Арси всю правду. Не было не то что много любовников, даже нескольких стоящих. В Париже у нее было много безликих мужчин, с которыми она спала, но которых не любила. Так было легче — покоряться без сопротивления. Она была очень одинокой. Одиночество окружало ее еще в Лос-Анджелесе, но никогда еще оно не было таким отчаянным, как после бегства из Палм-Бич. Именно там остались два самых дорогих для нее человека. Она всегда вспоминала песенку Тони Бенетта «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско». Только пела ее по-другому: «Я оставила свое сердце в Палм-Бич!» Это, конечно же, звучало ужасно немелодично. Однажды она проснулась в какой-то странной постели, на грязной простыне, с каким-то незнакомым и уродливым мужчиной, и ее переполнило чувство самоотвращения. Она-то думала, что использовала этого самца, но оказалось, что пользовались ею, унижая и растаптывая ее душу. Точно так же Трейс и Скотт использовали Карлотту. Так же поступали все мужчины, которым так беззаботно и глупо отдавалась Карлотта, пытаясь эпатировать Трейса. А она, Джейд, хотела впитать в себя лучшие черты своей матери и отбросить наиболее глупые, отталкивающие, саморазрушительные… После этого у нее уже не было безликих мужчин и любовников.
Джейд не могла не спросить:
— А ты? У тебя были любовники, кроме… — Она не могла заставить себя произнести его имя.
— Настоящие любовники, кроме Реда? Нет. Он был моим первым любовником, и к тому же единственным, в истинном значении этого слова.
Джейд закрыла глаза: можно завидовать Д’Арси, хотя это было неприятно, учитывая все ужасные обстоятельства. Как бы она хотела иметь право произнести то же: «Ред был моим первым любовником…»
Вместо завтрака Джейд настояла на прогулке по Парижу. Они решили посетить Левый берег Сены, поэтому проехали на такси вниз к площади Согласия, чтобы переехать мост. Д’Арси очень удивилась, что таксисты старались обогнать друг друга, а не спокойно доставить пассажиров до места назначения.
— Поездка здесь такая же сумасшедшая, как и в Бостоне!
— Или в Лос-Анджелесе, — добавила Джейд. — Думаю, что то же самое происходит во всем мире.
Но обе подумали, что в известном смысле ни Париж, ни Лос-Анджелес не могут сравниться с Бостоном.
Хотя было уже достаточно холодно, они перекусили в кафе на открытом воздухе.
— Итак, что же ты делаешь в свободное от работы время?
— Беру уроки французского.
— Но у тебя же ужасный французский. За все это время ты произнесла только несколько слов, заказывая завтрак и объясняя таксисту дорогу.
Джейд рассмеялась:
— Что я сказала этому таксисту? Бонжур! Знаешь, самое трудное для меня всегда было объясняться с таксистами. Когда я только приехала и пошла покупать матрас, то допустила самую ужасную ошибку. Я спутала «мателот» и «мателасом» и, таким образом, сказала таксисту, что хочу купить матроса.
Она рассмешила этим Д’Арси и была очень довольна.
— Я просто не желаю говорить по-французски, как чужеродная американка. Я хочу научиться говорить, как француженка, и читать по-французски в оригинале…
Совершенно неожиданно Д’Арси разрыдалась, вызвав недоумение Джейд.
— Почему ты плачешь?
— Все, что ты только что сказала, означает, что не собираешься когда-либо вернуться в Америку! Я, похоже, никогда тебя больше не увижу!
— Конечно же, увидишь. Ты еще приедешь в Париж, а я когда-нибудь снова вернусь домой.
— Когда?
— Ну, трудно сказать.
— Скоро?
— Может быть.
— Почему ты не хочешь вернуться сейчас?
— Я думала, что ты все поняла, Д’Арси. Из-за Трейса и моего крестного отца Росса Скотта. Я предпочитаю оставаться на другом конце мира, подальше от них.
А еще потому, что я не могу находиться в одном полушарии с Редом. Так же как и ты, я не уверена, что устою перед ним. А Эбби любит его! Я не могу подвергать опасности их любовь.
И чтобы окончательно увести Д’Арси от неприятной темы, она застенчиво добавила:
— Я также беру уроки письма.
— Да? Какого письма?
— Это курс письменного сочинения. В основном короткие рассказы.
— Это действительно здорово. Но только на каком языке ты собираешься сочинять? На французском или английском?
Они сидели под деревьями на площади Фюрстемберг.
— Я видела твою фотографию на обложке одного модного журнала, — сказала Д’Арси, хотя это навело ее на грустные воспоминания об отеле «Либерти». — Но тогда твои волосы были черными и короткими. Что все это значит?
— Это был парик. Поначалу я всегда его носила. Это было что-то вроде маскировки. Думала, что меня никто не узнает, если изменю цвет волос и стиль прически.
— Но от кого же ты пряталась?
— Просто хотела принять меры предосторожности на тот случай, если кто-нибудь в Америке увидит мою фотографию, как это случилось с тобой.
— Но ты же скрывалась не от меня?
— Нет, конечно же, нет! От Трейса и Скотти. Не хотела, чтобы они узнали, где я. Потом поняла, что это глупо, что, если бы они захотели найти меня, они бы это сделали. Они всегда находят того, кто им нужен. У них есть способы.